О предке Н.Ходаковского

Сергей ЛЕБЕДЕВ

«Золотой рудник» Ходаковского

Малоизвестный археолог стал кумиром Пушкина «Всегдашний костюм его составляли серая куртка и серые шаровары, а на голове что-то вроде суконного колпака. В таком костюме являлся он всюду и обращал на себя внимание солдатскою откровенностью, близкой к грубости». Ксенофонт Полевой Имени этого доброго знакомца и кумира Александра Сергеевича Пушкина пытливый читатель не обнаружит в трудах пушкиноведов. Почему? Откуда подобный недосмотр исследователей или же досадный их пропуск? Был ли он неизбежен при изучении ими биографии и творчества великого поэта? Кто знает? Не претендуя на сенсацию, постараюсь лишь несколько прояснить этот вопрос. Разбираясь в вопросе о значении и роли Ходаковского в жизни и творчестве Пушкина, обратимся к высказываниям поэта. Сам Пушкин красноречиво ответил нам на вопрос, что для него значит этот добрый знакомец, в своей незаконченной поэме «Езерский» (1832-1833): ...новый Ходаковский, Люблю от бабушки московской Я слушать толки о родне, Об отдаленной старине. В авторском примечании к этой строфе указывается, что Ходаковский — «известный искатель древностей». В 1836 году в «Родословной моего героя» Пушкин в примечании поясняет более расширенно: «Ходаковский — известный любитель древности, умерший несколько лет назад». Второй раз Пушкин упоминает Ходаковского в статье, писавшейся в конце 1836 года, незадолго до роковой дуэли, и названной редакторами «Песнь о полку Игореве»: «...ни Карамзин, ни Ермолаев, ни Востоков, ни Ходаковский никогда не усумнились в подлинности «Песни о полку Игореве». Кто же он такой, Ходаковский? «Ходаковский», или полностью «Зориан Доленга-Ходаковский», — псевдоним обрусевшего польского археолога, историка, этнографа и фольклориста Адама Чарноцкого (1784-1825). В 1810-1820 годах он выступил сначала в польских, а затем и русских журналах с рядом интереснейших статей, где развернул обширную программу изучения древнейшего прошлого славянских народов, призывая историков покинуть свои кабинеты, выйти в поле, «низойти под кровлю селянина», послушать его песни, узнать его поверья и обычаи. Особое внимание должно быть обращено на археологические источники — на вещественные памятники старины — городища и курганы. Пожалуй, подобная система взглядов была совершенно новой для начала XIX века. Ученый успел, правда, составить огромный географический словарь, стоивший ему колоссального труда. Однако самой известной археолого-этнографической экспедицией Ходаковского следует считать его поездку в 1820 году в Новгородские земли: близ Старой Ладоги ему удалось раскопать несколько курганов. Однако в следующем году русское правительство прекратило финансовую поддержку предприятий Ходаковского, и его полевая работа оборвалась. Еще несколько лет энтузиаст-археолог проживал в Москве на грани нищеты, не оставляя надежды на возобновление экспедиции. Наконец крайняя нужда заставила ученого взяться за управление имением одного из тверских помещиков. Сенсационные результаты археологического путешествия при жизни ученого так и не были опубликованы. Издал их в конце концов в 1838-1844 годах неутомимый Михаил Погодин, получив, не без участия Пушкина и Вяземского, архив покойного ученого от писателя Николая Полевого. К тому времени, конечно же, статьи Ходаковского по древней славянской истории 1819 и 1820 годов уже изрядно забылись, а о нем судили главным образом по анекдотам, относящимся к его московскому периоду жизни. Одержимость, подчеркнутый демократизм и бедность Ходаковского обеспечили ему среди московской публики репутацию полусумасшедшего человека. Недоброжелателей в Москве всегда хватало. Литературный критик, редактор «Московского телеграфа» Ксенофонт Полевой снисходительно закрепил в своих мемуарах за нищим чудаком право на «самую грубую и, что хуже, смешную обработку ученого предмета». Попадались, однако, и горячие поклонники польского энтузиаста, приписывавшие ему, подобно Погодину, создание целой «исторической системы». Золотая истина, как говорят, лежит где-то посередине... Какова же позиция самого Пушкина? А она такова: Пушкин решительно приравнивает его к Карамзину! Очевидно, поэт читал какое-то из серьезных исследований Ходаковского. Пушкин лично знал многих археологов начала XIX века. Как известно, в Петербурге он часто бывал в доме Оленина, много сделавшего для изучения античных и древнерусских памятников. Но когда и где все-таки встречался Пушкин с Ходаковским? И встречался ли вообще? Многие пушкиноведы не идут дальше робкого предположения, что поэт слышал об археологе уже в 1819-1820 годах. Давайте разложим все по местам и все-таки разберемся! Известно, что польский археолог приехал в Петербург 9 октября 1819 года. Пушкина же выслали оттуда на юг семь месяцев спустя — 6 мая 1820 года. В столице Ходаковский бывал у Карамзина, отметившего один из его визитов в письме к князю А.Н. Голицыну от 23 февраля 1820 года. В те дни заходил к Карамзиным и Пушкин. По-настоящему сблизился Ходаковский с Федором Глинкой, с которым Пушкин тогда же советовался, как вести себя на допросе у генерала Милорадовича. В протоколах заседаний Вольного общества любителей российской словесности от 5 января и 23 февраля 1820 года имя Ходаковского стоит среди имен друзей Пушкина — Дельвига, Кюхельбекера, Плетнева. Так что ни в коей мере не исключено, что поэт видел Ходаковского в конце 1819 — начале 1820 года. И уж во всяком случае в 1820 году Пушкин видел его труды в номерах «Сына отечества», где в то время развертывалась полемика вокруг «Руслана и Людмилы». А к 1830-1836 годам, когда поэт сам погрузился в изучение прошлого, интерес его к Ходаковскому закономерно усилился. Он стал одним из пушкинских кумиров в области истории и археологии. Пока что бесспорно одно — Пушкин хотел спасти от скорого забвения результаты занятий польского археолога «живой стариной», которого Шишков в письме к Аксакову называет «знатоком древностей, таящихся на наречьях, поверьях и местностях» славянских народов. Проблема раннего славянства была центральной для Ходаковского, близка декабристам Никите Муравьеву и Михаилу Орлову, любопытна и крайне интересна Пушкину. «Сокровищем», «золотым рудником» называл Александр Сергеевич «историческую систему Ходаковского». Почему же так высоко? Да оттого, что другие археологи в 1820-1830 годах никаких стройных систем ровным счетом не выдвигали. Названия книг и статей Оленина, Бларамберга, Стемпковского, Гульянова или же Черткова лишь отпугивали непосвященных. Следовательно, цельная концепция истории славян до христианства, дополняющая Карамзина да еще основанная во многом на фольклоре, не могла не казаться Пушкину чем-то крайне важным. Скорее всего, именно поэтому поэт прошел мимо других трудов, но трижды вспомнил о Ходаковском, как часто вспоминал и о других своих кумирах — об историках Карамзине, Татищеве, Шлецере, Болтине, Миллере. Признаюсь, мне сложно было найти портрет пушкинского знакомца и кумира. Впервые его обнаружил советский историк Формозов в библиотеке Академии наук Украины во Львове. Черной тушью на листе серой бумаге умело набросан профиль Ходаковского с надписью по-польски. Думается, имеет смысл перевести ее. «Зориан Доленга-Ходаковский, нарисованный Ксаверием Преком в Синяве в 1818 году для Адама Клодзинского, а тем подаренный в собрание Гвальберта Павликовского. Сходство не может быть больше». Синява — имение ясновельможных князей Чарторыйских в воеводстве Жежовском на реке Сан — традиционное место встреч польской, литовской и белорусской интеллигенции в 1812-1822 годах. Как известно, с 1 января до августа 1818 года по приглашению князя Адама Чарторыйского гостил в Синяве и Ходаковский. Там же в ту пору жил и молодой польский художник Франтишек Ксаверий Прек (1801-1863). Преку было всего 17 лет, и он прилежно учился тут, в Синяве, рисунку у придворного пейзажиста Рихтера. Тем не менее автор надписи подчеркивает, что портрет удался юному художнику. В польских изданиях портрет воспроизведен дважды — в 1904 и в 1935 годах, но оба раза без подписи под ним, в белорусских — в 1967 году, но снова без подписи. Подпись под портретом поставил малоизвестный советский пушкиновед Формозов в изданиях, выходивших до 1974 года. Такова история этого портретного наброска... Сергей ЛЕБЕДЕВ